+

Удивительное событие произошло. Митрополит вместо слова соборность употребил слово вселенскость.
Сколько понеслось по вселенной всего!

Мне кажется вот тут здравые рассуждения:

Кузьма Стрельников

0 Голосов: 0

Интересно, что константинопольский патриарх во французских православных богослужениях называется patriarche ecumenique (вселенский патриарх), а в Символе Веры там, где по-русски соборная, говорят catholique. Тут то самое различие между вселенскостью (экуменизмом) и соборностью (кафолицизмом), на которое указывал Максим Исповедник. Экуменизм подразумевает некую организационную общность, а кафолицизм подразумевает мистическую общность верующих, пусть даже в какой-то момент истории их всего несколько человек останется на земле - эти несколько человек будут составлять кафолическую (соборную) церковь. В таком понимании, слово "соборная" подразумевает "собираемая по всей земле".
Вот именно так надо понимать слово "соборная" в Символе Веры. А не, как часто пишут в учебниках, дескать, потому что церковь следует постановлениям соборов. Соборов было много разных, и далеко не всем из них церковь следует. Соборность следует понимать именно как кафоличность, в соответствии с греческим оригиналом и с пояснением Максима Исповедника.

А про соборы это миф, идущий из учебника в учебник.

Протодиакон Андрей Кураев: «В чем причина не-Собора?»

В лени и отсутствии честности. Геополитика и чьи-то интриги тут не при чем.
Просто всему «мировому православию» не хватает интеллектуальной честности, честной рефлексии о себе самом.
Высоко-елейные штампованные слова заполняют то пространство в черепе, которое призвано думать, а не заполняться византийской позолоченной ватой.
Слишком много было и есть ритуальных лжесвидетельств о себе самих, о величии и святости своего статуса и служения и о неизменной верности Древним Истокам.
Каждый священник вынужден давать присягу верности уставам и канонам, о которых он при хотя бы малейшем знакомстве с ними знает, что исполнить их в их полноте не собирается ни он, ни его начальники. Каждый проповедник убеждает слушателей, что мы храним апостольские предания и установления, веками ни йоты в них не меняя, ничего не добавляя, не развивая и своим умом их не перетолковывая.
В результате, когда церковный руководитель оказывается в ситуации действительного и серьезного выбора, он впадает в ступор. Его учили только послушаться, копировать и подражать. Его никто не учил культуре самостоятельной мысли и отстаиванию своего выбора и решения в честной и равноправной дискуссии. Если и учили — то вне церковных стен, в светском университете. Но приняв церковный сан и власть, он быстро понял, что легче сказать «я вам не благословляю возражать», чем придумывать сложные аргументы и обоснования.
Убедить людей уйти с развилки по выбранной именно тобой дороге можно трояко: 1) силой аргументации, 2) силой власти, 3) силой личного примера.
Силу аргументации наши архиереи растеряли. Все 50 лет подготовки Великого Собора они дружно шепчут друг другу: «мы лично не против, но народ нас не поймет-с, бо есть невежда в Законе».
Сила власти удалилась с православных пределов с исчезновением Единой Империи, охватывающей все патриархии. С той поры местный царек может «навести порядок» в одной из поместных церквей, но не может понудить к согласию зарубежных не-подданных. В IV-V веках православные епископы на радостях так много церковных полномочий подарили якобы покаявшейся Империи, что после ее исчезновения выяснилось, что сама по себе церковь не умеет решать свои глобальные проблемы, растеряла эти навыки. Как у лежачего больного атрофируются мышцы, так и у православной церкви атрофировалось умение самостоятельно решать свои проблемы без императора и его полиции.
Византийский принцип симфонии означал, что достаточно лишь одного человека убедить в том, что православие есть вот это. Этим человеком был царь. Дальше это уже его сила понуждала народ соглашаться с имперской верой. Или уходить за кордон (благо границы были вполне проницаемы).
Сегодня такого мирового православного правительства нет. А национальные правительства (даже если они не мусульманские) по большей части говорят: в ваши церковные проблемы мы вмешиваться не будем.
Остается сила личного примера. И вот тут опять же налицо огромный дефицит. Люди не чувствуют в своих верховных пастырях людей, настолько растворенных в Традиции, чтобы стать Ее распорядителями. Святые Алексий и Сергий могли позволить себе поменять весь Типикон — и избежать раскола и дискуссий. А вот уже несвятому святейшему Никону не сошли с рук и малейшие подвижки.
Католики тоже были в такой же ситуации. Но в их вере статус римского понтифика не зависит от его личной симпатичности. Он решил — значит, так надо, это и есть голос Церкви и Бога. Именно с принятием догмата о папской непогрешимости в середине 19 столетия католический мир стал управляемо и прогнозируемо изменчив. Провозглашение безапелляционной диктатуры было всего лишь средством для проведения реформ.
У нас не так. Народ стерпит реформы лишь от того, кто своей жизнью и лицом явит, что православие его самого реформировало до мозга костей, начисто вытравив из него «ветхого человека».
Вновь скажу: именно в этом причина не-Собора. «Человека не имам».
А не будучи собранием таких лично духовно-авторитетных пастырей, Собор ничего изменить не может.
Но Собор не нужен для фиксации статус-кво. Мол, до XXI века как-то доскрипели, и дальше по милости Божией похромаем. Собор, которому после многовекового молчания нечего сказать и который не решается ничего решить, станет посмешищем.
А если Собор все же решит изменить что-то, кроме расположения скамеек в своем собственном зале (это называется «диптих»), то как убедить весь православный мир в «духовности» этих перемен. Вроде бы наши отцы и без них жили и спасались?
Оттого предстоятели шли на собор с ощущением собственной немощи. Каждый из них чувствовал, что сколь бы разумны ни были назревшие перемены, они хоть и помогут каким-то людям решить их проблемы (например, разрешив венчать межконфессиональные браки), но самим предстоятелям они проблем лишь добавят.
А если собор не решается на реформы, если он собирается лишь для того, чтобы самому себе поставить оценку «отлично», если он превращается в бессодержательную фотосессию, то зачем и кому он нужен?
Никому? Ответ неверный.
Оказывается, и в таком состоянии Собор нужен. Правда, лишь одному человеку — Вселенскому Патриарху. Ему важна фотография, на которой он в центре и над всеми. И эта его потребность стала настолько очевидной, что предстоятели других церквей стали массово отказываться от того, чтобы служить фоном для его сэлфи.
Вселенскому патриарху по большому счету не нужны никакие решения этого собора. Ему нужен формат и прецедент. Ранее лишь императоры созывали Вселенские Соборы. Теперь же это сделал он. Значит, возможен и сейчас всемирный православный парламент. А кто будет его неизменным, неизбираемым и несмещаемым спикером — уже известно.
Итак, чукотскому епископу Диомиду заткнули рот, но по сути не ответили. Преосвященные владыки покрикивают на своих монахов, но не ведут с ними серьезных богословских бесед по спорным вопросам. А те твердят одно: апостольские правила запрещают молиться с еретиками…
В Академиях профессора еще могут предложить студентам подумать над смыслом слова «ересь». Это слово авторы апостольских правил в третьем веке (несмотря на свое более архаичное название, этот текст все же не из апостольского века, а из третьего столетия христианской истории) вспомянули, глядя на современных им гностиков. У гностиков общего с христианской ортодоксией было лишь 10 процентов взглядов. Но 99 процентов тезисов католиков едины с нашей ортодоксией. Точно ли Отцы третьего века, если бы знали об одном проценте католического «своеобразия», обозначили бы его тем же словом, что и гностиков, и призвали бы к такому же карантину?
Известно, что чем позже некая ересь (конфессия) отрывается от православия, тем больше православия она в себе самой уносит. Ибо в веках содержание православной веры все же потихоньку кристаллизуется и проблемные поля дискуссий меняются. Так, чем позже некая групп носителей языка попадет в изоляцию от основной популяции, тем более позднее состояние некогда общего языка она консервирует в себе.
Староверы-липоване в конце XVII века унесли с собой в Румынию современный им язык и обряды. Недавно лингвисты опознали «реликтовый диалект русского в поселке Нинильчик на Аляске, основанном русскими колонистами в XIX веке. Оказалось, что население поселка на протяжении почти 170 лет находилось в полной изоляции от русского языка, в результате чего их речь «законсервировалась». Более 70 % слов нинильчикского диалекта — обычные русские слова. Некоторые русские слова в Нинильчике сохранились с измененным значением: «десна» («челюсть»), «башка» («череп»), «крупа» («рис»). Сохранились и слова, встречавшиеся в русском языке XIX века: «струш» («рубанок»), «вишка» («второй этаж»), «чухня» («финн»), «чихотка» («туберкулез»). Есть слова, встречающиеся в других русских диалектах: «шикша» («ягода водяника»), «пучка» («дикий сельдерей»)».
Германцы же обособились от некогда общего нашего славяно-готского союза много раньше — и общих слов у нас много меньше (и то больше готских слов осталось у славян, чем наоборот, славянских корней — в немецкой речи).
В Академиях об этом порой говорят. Но на более низких ступенях церковного образования и проповеди — нет. Вообще церковную проповедь и публицистику принято стилизовать под наименее образованного слушателя. «Прихожане не поймут!» Это равнение на замыкающего приводит к потерям иных социокультурных страт и к разрыву между мировоззрением церковных элит и «простого народа». Епископ или Патриарх, который обнажит этот разрыв, рискует стать виновником раскола.
Оно ему надо? Нет! Государство ему сегодня не поможет. Аргументы у него и его окружения есть — но чтобы их понять, нужен определенный культурно-научный уровень. Понятно, что даже самую верную современную физическую теорию нельзя доказательно изложить человеку без начатков естественно-научного образования и мышления. Вот так же и научное богословие бывает бессильно в аудитории, где главный и единственный аргумент — «старцы предсказали».
…И, должен сказать, время правления патриарха Кирилла пока отнюдь не поспособствовало преодолению этого разрыва. Если составить списки церковных деятелей, к которым он применил свою административную власть, то окажется, что больше всего окриков и увольнений пришлось как раз на и без того узкую прослойку популяризаторов-коммуникаторов — людей, которые пробовали переводить высокое научное богословие на язык обычной церковной жизни. Осужден профессор Осипов, запрещены публикации проф. Георгию Митрофанову и игумену Петру Мещеринову, уволен Сергей Чапнин; удален с церковных площадок проф. Андрей Зубов; моя история тоже, наверно, памятна читателям этого текста. Зато второе дыхание обрели резко-консервативные издания и сайты.
Собор задохнулся от нежелания сказать и знать экклезиологическую правду. Монофизитское представление о вечно-святой и вечно правой Церкви не позволяет признавать ее земные эволюции и искажения (за пределами научных церковно-исторических исследований).
Да, Церковь в своей истории меняется. Да, не всегда в лучшую сторону. Да, каноны это только икона Церкви, мечта Церкви о себе самой, но никогда не реальность ее жизни и не программа ее повседневности. Да, сиюминутный культурный и политический контекст присутствовал и при принятии древних церковных решений. Презумпция всегдашней пригодности древних постановлений парализует современную жизнь Церкви.
Поначалу темы, предложенные к соборному рассмотрению, были очень серьезны. В 1961 году Первое Всеправославное совещание на острове Родос предложило 120 тем. И варианты их решения — тоже были серьезны.
См.:
Митрополит Никодим и всеправославное единство. СПб., 2008.
Скобей Г. На пути к Святому и Великому Собору Восточной Православной Церкви // ЖМП 1972, № 4.
Но довольно быстро началось усыхание как темника Собора, так и немногих оставшихся проектов его определений (см. Г.Н. Скобей. Межправославное сотрудничество в подготовке Святого и Великого Собора Восточной Православной Церкви // «Церковь и время» (№ 2, 2002 г.).
Уходили или лишались содержания темы, важные для прихожан, и оставались лишь темы, важные для патриархов, выясняющих отношения между собой.
Собор сам себя аннулировал тогда, когда отказался издавать современный свод канонического права с обоснованием своего права на это деяние. Многие трудности церковной жизни возникли именно из-за невозможности применить буквальное понимание некоторых канонов и уставных требований к жизни людей. Причем практика показывает, что давление на людей во имя этих канонов приводит к разрушению семей и уходу людей из Церкви.
Снять это напряжение путем изменения людей и понуждения их к святости — нереально.
Необходимость ввергать множество людей в режим фрустрации тоже сомнительна. Слишком много за века накопилось «преданий старцев» — авторитетных и запрещающих правил. Снять это избыточное давление многовековых накоплений можно лишь, честно сказав с вершины церковной власти: «переборщили».
Но каноны в ежедневных проповедях и ставленнических присягах объявляются неизменными и нередактируемыми, а Великий Собор отказался канонически обосновывать свою собственную полномочность в пересмотре канонов и уставов. Это означает, что любое его решение немедленно будет обстреливаться цитатами из тех самых канонов. Поиски неуязвимых с этой точки зрения решений привели к отказу от решений. Чтобы удовлетворить всех, «не порождать народных нестроений и расколов», решили ограничиться повторением уже знакомого прихожанам набора фраз.
И вот уже синод Антиохийской церкви предлагает отложить Собор, поскольку «Вопрос о Церковном календаре и единой дате празднования Пасхи снят с повестки дня Великого Собора, несмотря на его актуальность для православной паствы Антиохийской Церкви, ожидающей от полноты Православной Церкви пастырской позиции по этой проблеме».
Большинство приходов Антиохийской церкви после бесконечных войн в Ливане и вообще на Ближнем Востоке рассеяны по странам Запада. (Даже патриарх Кирилл во время своей американской поездки в феврале 2016 года в бразильском Сан-Паулу служил не в русском храме, а в огромном антиохийском кафедральном соборе). Поэтому это, пожалуй, самый «либеральный» из православных патриархатов. То есть для Антиохии Собор был интересен именно возможностью перемен. А их не будет. Тогда зачем собираться?
Публикация проектов соборных решений в январе 2016 года показала, что серьезных решений не будет. А раз так, то для Церквей стали очевидны две вещи:
1. Раз от серьезных дискуссий ушли, то давайте поговорим о мелочах: о регламенте, бюджете и расстановке кресел (мотив отказа Болгарской Церкви);
2. Так стоит ли из-за недо-решений обострять дискуссии с фундаменталистами внутри каждой из Церквей и давать повод для критики патриархов?
В нынешнем виде такое нерешительное и нерешающее собрание нужно лишь Вселенскому Патриарху. И, пожалуй, грекам, живущим с фантомной болью о Византийской Империи. Как говорил протоиерей Александр Шмеман, греки, кажется, до сих пор не в курсе, что Константинополь уже пал. Но если Византийскую Империю нельзя восстановить в реальности, то можно попробовать ее восстановить в церковном «виртуале-ритуале».
Если на Собор не приедут славяне (русские, украинцы, болгары, сербы), грузины и арабы (Антиохийский патриархат), то в нем останутся лишь ромеи: греки и румыны (они тоже именуют себя римлянами). Ничего страшного: это как раз будет близко к границам Византии. Греческое национальное чувство будет вполне удовлетворено: варвары, мол, опять показали свое варварство и неумение ценить наше культурное и духовное эллинство. Зачем решения, если есть демонстрация? Есть фото наглядного торжества великой идеи всеэллинского единства. Сэлфи удалось на славу. Расходимся.
В итоге Собор, который замышлялся как пиар-картинка «Торжество Православия», стал срамнейшей демонстрацией нашей наготы: ни единства, ни богословского содержания, ни мужества видеть проблемы, признавать их и решать. Это не вопрос дипломатии и публицистики.
Срыв Всеправославного Собора это вопрос богословского уровня. Кто мы?

ustavschik



Признаки Вселенского Собора в своё время хорошо сформулировал архиепископ Лоллий (Юрьевский). Вот его слова («Александрия и Египет», §15):

Ныне, когда после Софийско-Константинопольского собора 879 г., т. е. последнего собора, который именует себя вселенским, прошло более тысячи лет, возникло какое-то мистическое представление о том, что такое вселенский собор, и придумываются для него какие-то сверхъестественные признаки. Для древних же вселенский собор был делом ясным и простым:
1) вселенский икуменический (а не кафолический) собор есть собор имперский, государственный, созываемый не митрополитом той или иной области, а императором (хотя бы и не крещеным, каким был, напр., Константин Великий, положивший начало вселенским соборам);
2) присутствуют на соборе епископы не по избранию в своих митрополиях, а по усмотрению, назначению и вызову императорского правительства; почему
3) присутствие епископов из «всех» поместных Церквей не требовалось (на 3-м Вселенском Соборе из более чем 500 карфагенских епископов не было ни одного);
4) все протоколы, каноны и догматические вероопределения собора получают свою силу, авторитет и действенность после утверждения их императором (припомним кличку: «царисты», мельхиты);
5) поэтому все противящиеся постановлениям икуменического (имперского) собора рассматривались как противники распоряжений самого императора и вследствие этого подвергались наказаниям по государственным законам;
6) путевые издержки членов собора и всё содержание их принималось, по распоряжению императора, на государственные средства;
7) место (город) для собора указывалось императором и помещения для епископов отводились правительством.
Фактически в византийской империи происходили следующие «вселенские», икуменические соборы: 1) Никейский 325 г., 2) Сардикийский (Сердикский) 343 г.; 3) Константинопольский 381 г.; 4) Ефесский 431 г.; 5) Ефесский 449 г. («Разбойничий»); 6) Халкидонский 451 г.; 7) Константинопольский 553 г.; Константинопольский 680 г.; 9) Трулльский 691 г.; 10) Никейский 787 г. и 11) Софийско-Константинопольский 879 г. Авторитет этих икуменических соборов был не одинаков: он завоевывался борьбой и годами, причем некоторые из этих соборов совсем лишались авторитета у той или иной части христианского мира: Ефесский 431 г. — у несториан (восточная окраина христианского мира), Ефесский 449 г. — у православных (центральная часть), Халкидонский 451 г. — у монофизитов (южная окраина), Трулльский 691 г. — у католиков (западная окраина). Трулльскому собору, который считал себя седьмым вселенским собором, последующие византийские мудрецы, ввиду протеста из Рима, придумали компромиссное, но математически невозможное и немыслимое число: «пятошестой». Русские (северная окраина), по какой-то ошибке, отвергают вселенский авторитет Софийско-Константинопольского собора 879 г.

Пишет pretre_philippe (священник Филипп П.) ( pretre_philippe)

Что понимать под "вселенскими соборами" и были ли они по-настоящему таковыми?
""...В целях полемики против I-го Ватиканского собора православное богословие противопоставило учению о непогрешимости папы учение о непогрешимости вселенских соборов. С этой стороны, учение о непогрешимости соборов, кажется, не вызывает затруднений, но совсем по-другому выходит, если оно рассматривается как богословская проблема. Мы не находим по этому поводу никакого согласия в православном богословии. Можно ли допустить точку зрения, согласно которой вселенский собор непогрешим как таковой? Подобный тезис развивали некоторые богословы; он может быть принят, и, основываясь на идее апостольского преемства, в его пользу можно найти богословские аргументы, если исходить из универсальной экклезиологии и только если собор есть собрание епископов. Однако, проблема непогрешимости вселенских соборов не разрешилась, когда в её пользу нашли богословские аргументы. Как учение теория непогрешимости касается земной жизни Церкви, а не того, что в ней вечно и сверхвременно. Вот почему исторический аспект этой проблемы не может быть отставлен в сторону, если только не пренебрегать жизнью Церкви в истории. Первое, что надо выяснить, - что такое вселенский собор? Этот вопрос скорее исторический, чем богословский, по крайней мере, по отношению к соборам прошлого. До сих пор эта проблема не была решена. Если даже мы понимаем термин «вселенский» в том смысле, какой он имел в римскую эпоху, мы должны согласиться с тем, что вселенских соборов никогда не было. Епископы всей «ойкумены» и, тем более, всего мира никогда не собирались ни на один собор. Если мне позволено сделать одно отступление в область католического богословия, чего я никогда не позволял себе до сих пор, я мог бы отметить, что в нем есть мысль, что «вселенскость» надо понимать не в материальном смысле, но в духовном и моральном. Я сомневаюсь, что это действительно объяснение; так, между прочим, любой собор, состоящий из кого-угодно, может претендовать, что духовно и морально он собор вселенский. Нам остаётся признать, – как, впрочем, обычно и делалось, – что собор получал свою «вселенскость» от императора, который был не только носителем имперской идеи, но и воплощением империи. Православное богословие всегда настаивало на роли императора по отношению к вселенскому собору, что всегда было причиной споров между православным и католическим богословием; споров, которые, кажется, сейчас прекратились. Теперь это уже неважно. Это уже перевёрнутая страница истории, но в концепции вселенского собора, тем не менее, остаётся брешь.

Наиболее важный аргумент против непогрешимости соборов – это история соборов. Хорошо известно, что в ходе истории были соборы, которые не были признаны вселенскими, хотя, с формальной точки зрения, они могли претендовать на этот титул. Я могу, однако, не останавливаться на этом факте. Более того, некоторые соборы, признанные в качестве вселенских, с трудом могут послужить аргументом в пользу непогрешимости вселенских соборов. Согласие епископов, на котором основывается учение о соборе, – это исторический миф. На этом пункте я также могу не задерживаться, ибо мы знаем теперь, какими средствами это согласие достигалось.
Я подступаю теперь к наиболее важному вопросу. Если вселенский собор непогрешим сам по себе, его решения должны быть автоматически и немедленно приняты. Но это как раз то, чего никогда не случалось: вокруг принятия решения соборов обычно шла борьба. Идея рецепции была существенным фактором церковной жизни в доникейский период. Я отметил выше, что собор в Никее хотел заменить идею рецепции юридическими принципами, но, конечно, рецепция не могла исчезнуть из церковной жизни, как она не исчезла из православного сознания доныне. Я допускаю, что это тема, требующая осторожности, но факт рецепции (или, если угодно, подтверждения соборных решений, что является юридической формой рецепции) – это исторический факт. Кому принадлежит это «утверждение» решений вселенских соборов – епископу Рима или императору? Для меня это неважно в данный момент. Для меня важно то, что вселенский собор считался непогрешимым, когда его решения были утверждены лицом или органом, обладавшим правом это делать.

Таким образом, неудивительно, что мнение, согласно которому решения вселенского собора должны быть восприняты Церковью, находит более широкую аудиторию в православном богословии. Согласно учению о рецепции, именно Церковь свидетельствует об истинности соборных решений, а не сам собор. Я не могу здесь входит в подробности проблемы непогрешимости, и ограничусь указанием, что при такой постановке вопроса непогрешимость принадлежит не собору, но Церкви. Такое мнение лучше соответствует духу учения православной Церкви, потому что вопрос таким образом переставляется с категории «непогрешимости» на категорию «истинности». Непогрешимо то, что истинно, а истина принадлежит Церкви. Однако, это мнение не достаточно прояснено в православном богословии, которое, в частности, не нашло ответа на вопрос, как рецепция выражается в истории и как она должна выражаться. Вот почему учение о рецепции Церковью соборных решений становится в некотором смысле догматической аксиомой, не вполне связанной с реальной церковной жизнью.""

Прот. Николай Афанасьев. Из статьи "Собор в русском православном богословии" (Церковь Божия во Христе. М., ПСТГУ, 2015, сс. 626-628; перевод с французского мой).